«Снегом времени нас заносит — все больше белеем.
Многих и вовсе в этом снегу погребли.
Один за другим приближаемся к своим юбилеям,
белые, словно парусные корабли…»
Ю.Д. Левитанский «Белая баллада»
В этом году мы отмечаем 75 годовщину окончания Великой Отечественной Войны. Совсем мало остаётся участников того давнего и великого подвига советского народа. Для них победа — это совершенно не то, что победа для нашего поколения. Наше поколение не видело тех эпохальных событий, мы не голодали в блокадном Ленинграде, не мёрзли в окопах, не умирали от жажды в бескрайних степях Сталинграда, на наши головы не падали бомбы и мины, мы не работали на заводах по 12 часов в сутки. Но это не значит, что мы вправе всё это забыть. Против нашей страны воевала самая сильная армия на планете, вся покорённая Европа выпускала оружие и амуницию, для того, что бы войска третьего рейха могли уничтожить СССР. Но война показала, что победа это не только количество пушек, танков и солдат, это ещё и сила духа, сплочённость всего советского народа в войне за своё существование и существование будущих поколений. Что же предавало им сил? Что заставляло выносить все тяготы и невзгоды этой бесчеловечной войны и при этом оставаться людьми? Что заставляло идти на смерть?
В своём рассказе я хочу перенести вас в далёкий декабрь 1941 год. Наша страна оставила десятки крупных городов: Киев, Минск, Рига, Смоленск и т.д. Миллионы наших граждан оказались на оккупированной территории. Сотни тысяч наших бойцов убиты и взяты в плен. Я передаю слово Никонорову Аркадию Михайловичу, участнику ВОВ, который расскажет о значении писем и скромных подарках в канун нового, 1942 года.
«Мы погибли бы, если бы мы не погибали!!!»
«Солдат, он ведь как ребёнок, всему радуется, любой мелочи приятной. Ведь их немного у нас было, век солдата короток, от атаки до атаки, поэтому и воспринимается всё иначе, ценили и радовались тем вещам, которые в довоенной жизни возможно и не замечали даже. Что у нас было на войне? Марши, да переходы, ночи в промерзших окопах, стертые и садящиеся ноги, болящие плечи и спина от постоянного груза, оружия и подсумков с патронами. Ели, что попало, ночевали где и как придётся. Я не могу похвастать тем, что освобождал Берлин или тем, что защитил Москву, ни там и ни там меня, увы, не было, но я был под Тихвиным в декабре 1941 года. Я был одним из тех, кто освободил первый советский город в ходе зимнего наступления 1941- года. Об этом я и расскажу. Начну я свой рассказ, наверное, с конца, так мне думается, так мне хочется. Тяжёлые были бои, в вязком снегу, на пронизывающем ветру. Именно в тех боях родился Волховский фронт, именно тогда в конце декабря 41-го он и сформировался и получил своё имя. Две усиленные армии, наша 4-ая и соседняя 54-ая рвались к Тихвину и Волхову, задумка была окружить крупную группировку немцев, а там уже и до прорыва блокады Ленинграда рукой подать. Волхов, Тихвин, Малая Вишера, Синявино, Кириши, Горка, Лезно и Лынка, как молитва знакомы всем тем, кто тогда воевал под Ленинградом. Каждый населенный пункт, словно окрик на бегу, словно предсмертный крик, каждое название воскрешает в памяти лица тех ребят, что погибли в пригородах, на улицах, в деревнях и на подходе, в заснеженных полях, болотах и лесах. Несмотря на тяжелые потери и бои на пределе сил, настроение у ребят было боевое, наша 65-ая стрелковая дивизия была одной из тех, кто освободил Тихвин 9-го декабря 1941 года. Боевое и приподнятое настроение было у всех, кроме меня, дальше поясню почему. Мы шли дальше, точнее ползли, надеялись взять плацдарм у Киришей, тогда бы немцам стало по настоящему несладко. Наступал Новый год, и мы хотели закончить старый тяжелый год на мажорной ноте, но северо-западнее Киришей, когда шли бои за населенные пункты Погостье и Остров и фриц навязал нам встречные бои, постоянно контратакуя. И частично по моей вине произошел очень обидный случай. И 29 декабря роно утром немцы атаковали при поддержке артиллерии. В Погостье была всего одна рота, которую выдвинули вперёд. Основные силы пока ещё не подошли и растянулись по снежному бездорожью. Понимая, что силы уже основательно потрёпанной роте не удержать позицию, и ротный взял на себя ответственность, он дал приказ оставить Погостье. Наш лейтенант –Александр, извините отчество не помню, с годами память всё чаще подводит, был хорошим командиром, за словом в карман не лез и люди его уважали, да и боем руководил умело, жаль убили его в сорок втором. А так бы мы далеко пошли, явно по уровню тактического мышления он уже давно перерос ротного командира. Приданным роты были два миномёта, которые открыли огонь, стреляли, как угорелые и почти израсходовали все, что у нас было. Тем самым мы временно отрезали немцев, вынудили сбить темп наступления на Погостье и обеспечить отвод роты. Мы снимались с позиции в мгновение ока, драпали так, что пятки сверкали, все радовались никто не хотел умирать, думали что сейчас основные силы «Паука» подойдут, а потом и вся дивизия подтянется, немца выбьем и вернём населенный пункт. А сейчас зачем попросту погибать. Мы ведь надеялись и верили, что новые сорок второй год будет победоносным. Сейчас пополним дивизию, армию укомплектуем по высшему разряду, как укомплектовали перед началом Тихвинской наступательной операции. Верили, что сейчас будем только наступать, а немец будет откатываться всё дальше и дальше. Не знали мы что для Тихвинская операции и броска на Волков в надежде прорвать блокаду командованием уже были использованы все резервы и пополнять нас было нечем. Не знали мы, что увы сейчас не суждено нам взять Кириши наскоком и замкнуть кольцо окружения, радость была недолгой, ровно до того момента пока ротный не спросил: « Ну что, товарищи, вижу драпать мы с вами мастера, Старшина Якимчук, а подарки-то наши где?» Вот тут-то и повисло гробовое молчание, воздух стал таким густым и тяжёлым что хоть ножом его бери и режь, все отпустили глаза, было стыдно смотреть друг на друга. А потом Якимчук на меня посмотрел и так злостно гаркнул: «Никоноров, чего молчишь, отвечай шкура, что притих будто воды в рот набрал? Кто за подарки отвечал?» Старшина у нас был одессит, мужик резкий, боевой и смелый, хитрости ему было не занимать, он умел находить крайних и снимать с себя ответственность, как говорят сейчас переводить стрелки на других. Здесь необходимо пояснить. Дело было в том, что в наш успех верили не только мы, больше всего верил и ждал прорыва блокады Ленинград, для которого первая зима стала самой страшной, холодный и голодный за все годы этой блокады. Тогда ещё не было налажено снабжения города по Ладоге, не была построена железная дорога. Ленинградцы верили, что Красная Армия справиться, что прорвёт кольцо блокады города. Для наступающих частей, тех что шли в авангарде и на острие прорыва, прямо с самолета были сброшены новогодние подарки для солдата. Да не просто подарки, а весточки из блокадного города, все подарки были сделаны руками голодающих и ждущих вызволения ленинградцев. Да, не было в этих подарках ни мандаринов, ни гостинцев, люди сами воду подбеленную мукой пили, а нормы хлеба были настолько мизерные, что скорее там начали питаться клейстером и олифой. Там было гораздо более важное, там были рисунки маленьких ленинградцев, с призывом разгромить врага. Там были носовые платки, кисеты для табака с вышивкой и аппликациями, были теплые носки для бойцов, которые они взяли своими прозрачными как бумага худые уставшими ручонками с любовью с надеждой, что мы дойдём, что мы их спасем. Маленькие непокорённые дети не сломленного города. Эти подарки для каждого из нас были роднее и дороже любых угощений на свете, а теперь эти подарки были у немцев, а у нас стоял ком в горле от стыда. Каждый хотел волком выть, когда представлял как какая-нибудь фашистская падаль будет рыться в этих вещах растапливать детскими рисунками печку, натягивать на себя носки связанные руками наших детей, которых они же и морят голодом. Формально за подарки в роте отвечал наш старшина, но как только мы расположились в населённом пункте а мешки, сброшенные с неба, были бережно уложены в одном из домов эти посылки и разделили так, чтобы хватило каждому бойцу разделить всё честно и поровну, чтобы никто не остался обделён и не был обиженным. К тому времени, когда начался бой, я почти всё успел рассортировать и поделить, но всё произошло так быстро, началась стрельба крики, а потом я выбежал на улицу и увидел что рота спешно отходит. Все забыли не только про подарки но и про меня. Я просто испугался, а теперь получилось, что старшина умыл руки и все остальные, а я один крайний, хотя в глубине души каждый всё понимал и чувствовал за собой вину. Первым моим желанием было отойти подальше и застрелиться, хоть это и было не так просто сделать. Я готов был провалиться под землю, побежать на немецкие пулемёты, наступить на мину, да всё что угодно, лишь бы не чувствовать больше и не ловить на себе тяжёлый взгляды товарищей. Затянувшееся молчание прервал ротный: «Помощи не будет, полк не подойдёт, его бросили на усиление в район Острова. От нашего отхода они не в восторге, им сейчас не до нас. Приказ держаться любой ценой на этом рубеже на которой мы отошли днем. Деревню с фрицами не взять, никак не взять рота против батальона это верное бесполезная смерть. Удержать тоже не сможем и часа там не просидим. Вижу два варианта. Вариант первый сидим и не дергаемся, держим оборону и ждём подхода наших, про подарки можем забыть но сами будем в целости и сохранности. Вариант второй, врываемся в деревню, забираем подарки и сразу уходим. Делать это нужно сейчас, делать нужно ночью пока фриц не ждёт от нас такого фокуса. Они понимают, что раз мы отошли, значит нас мало. Этой ночью они точно не ждут боя. Уже темнеет решать нужно сейчас, шансов на успех мало, а вот погибнуть можно на раз-два. Я не могу менять жизнь на кисеты и носовые платки, хотя для каждого из нас они сейчас дороже всего на свете.» Было ощущение, что никто не думал ни секунды, я хотел быть первым кто скажет что пойдёт в этот ночной бой. Но я был не один, мой голос заглушил яростный рев: « Веди нас лейтенант! Да мы за эти кисеты. Да мы за этих ребятишек. Да у нас фриц кровью харкать будет!» Людей было не удержать, все хотели взять маленький реванш за страдание тысяч маленьких ленинградцев. Взять реванш за свою позорное бегство. Хотели отбить для себя этот маленький кусочек нового, ещё не наступившего года. Сердце отлегло, не нужно стреляться, не нужно искать опасную бритву, лучше на немецкий пулемет вместе все как один.
Рота снимала с себя все лишние подсумки и вещмешки, набирали по- больше гранат, готовили штыки, готовили ножи. Лейтенант пытался заправить длинный тулуп в ватные штаны, чтобы не сковывать движения, но у него не выходила. И тогда он без жалости обрезал его. Кромсал быстро и неаккуратно, не жалея новой овчины, ведь для дела надо. Ползли долго, ползли тихо, ползли медленно, а потом вспышка, крик, ор и начался кровавый ночной фейерверк. Не знаю, что думали немцы, что они почувствовали тогда, кто ворвался к нам в эту новогоднюю ночь? Георгий Победоносец, святые апостолы, немецкий Дед Мороз, мне плевать. Немцы не поняли, что к ним пришла смерть. Их убивали везде где могли найти. Я как и другие превратился в зверя, я даже не помню, как душил одного из них ремнём его же автомата и орал, повторяя как заведенный – «Где мешки? Где они?» Когда же всё закончилось, немцы бежали через поле к лесу. Мы даже не стреляли им в спину. Нам было уже не до них, деревня горела, а мы искали мешки с подарками. Немцы ещё не успели их распотрошить. Видимо, чтобы избежать мародёрство среди личного состава, мешки с подарками отнесли в дом где остановился офицер, командовавший их батальоном. Может решил всё рассмотреть и выбрать себе получше или также раздать личному составу поровну. Это уже неважно, главное чтобы было всё на месте и ничего не растащили. Значит всё было не зря, ведь и у нас это ночная вылазка не обошлась без потерь. Главное что не зря были старания маленьких ленинградцев, а подарки достались адресатам. У каждого из нас были обновки, кого-то грели теплые носки, а кто-то прижимал к сердцу вышитый кисет. И мы верили, что Ленинград устоит, ведь это наша земля наша а значит и новый год тоже наш.
«….Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.»
К. М. Симонов.
Рассказ Аркадия Михайловича пронизан отношением бойцов Красной Армии к весточкам, которые приходили к ним на фронт. Вдвойне удивительно отношение наших солдат к письмам и подаркам от чужих, незнакомых им маленьких ленинградцев. Бойцы шли на смерть не ради кисетов и тёплых носков, они шли в бой зная, как на них надеются те, кого они защищают. Они понимали, что в них верят и ждут их победу, те, кто не в силах сейчас им помочь. Миллионы советских людей через письма, рисунки и такие скромные подарки хотели показать свою искреннюю любовь и веру в бойцов. И солдаты Красной Армии отвечали беспримерной стойкостью и отвагой проявленной на полях той войны. Враг не мог этого не видеть, это вызывало у них страх и ужас от того что воины так защищают свою землю. Враг понимал, что это не будет лёгкой прогулкой, как это им удалось при захвате всех Европейских стран. На таких примерах фашисты осознали, как русские любят свою землю и как они за неё будут драться. Каждый боец понимал, что от его решимости, стойкости и силе духа будет завесить жизнь мирных граждан. Многие бойцы носили в нагрудном кармане фотографии любимых, жён, детей или родителей. Каждый боец знал и понимал ради кого он воюет, кто верит и ждёт его победы. Причастность каждого бойца к общему делу придавала ему сил.
Да, наше поколение не участвовало в тех эпохальных событиях, когда решалась судьба всего мира, это всё так. Но наше поколение может бережно пронести в своём сердце, то теплое, что есть у каждого человека даже в такой беспощадной войне, как вёл наш народ во время ВОВ. Основное, что отличало советских бойцов от немецко-фашистских захватчиков, это то, что наши воины оставались людьми, оставались даже тогда когда прошли с боями до Германии, что бы уничтожить логово, в котором зародился фашизм. А ведь наши солдаты имели полное моральное право стереть с лица земли город Берлин, олицетворения фашизма. За 1418 дней, которые шла Великая Отечественная Война, было убито 27 млн. советских граждан. Каждую минуту погибало 13 человек, из которых десять это были мирные граждане и только трое это военнослужащие. Но советский воин — это воин освободитель, а не оккупант. Наши солдаты никогда не вели войну с мирными гражданами. Именно это отличает нас, когда пытаются сказать что Красная Армия и немецко-фашистские захватчики это одно и то же. В нашей семье сохранилось письмо от одного из моих дедов. Оно было написано его жене, Феоктистии Дмитриевне, её муж написал это письмо из Австрии 9 мая 1945 года. Письмо наполнено не только радостью от окончания войны, но и радостью от того что остался жив, радость от предстоящей встречи с семьёй. Только- только кончилась война, а люди начинают думать о мирной жизни и строить планы на будущее. Это говорит о том, насколько люди устали от войны и как они ждут начала мирной жизни, жизни рядом со своими близкими и родными.
Рассказ Аркадия Михайловича помогает по-другому посмотреть на значение писем которые получали и писали наши бойцы. Я по другому прочла письмо моего деда домой. В неё нечто больше чем слова любви и радости. В нём есть ниточка, при помощи которой бойцы дотягивались до своих родных и близких. Эта ниточка согревала их в самый лютый мороз, эта ниточка спасала их от осколков и пуль, эта ниточка придавала им сил остаться человеком на этой бесчеловечной войне, эта ниточка помогала им помнить каждую секунду ради кого и чего они ведут освободительную войну, за своё Отечество.